ТАХИР-ЧЕЧЕНИ

 

 Мы славно пожили на свете

и наши труды не пропали;

мы сами связали те сети,

в которые сами попали.

  

Как-то утром, лежу я себе по-тихому на своей шконке, никого не трогаю, досматриваю последние сны. Вдруг слышу у двери какой-то шум-гам, возня. Откидываю занавесочку и вижу такую картину: вертухаи заводят в хату среднего роста лысоватого мужичка лет пятидесяти, в грязно-белой кондуре, с чужого плеча, которая заканчивается у него чуть ниже колен (обычно это одеяние - до пола), в дырявых растянувшихся  хлопчатобумажных носках коричневого цвета. Он бросает на пол свои пожитки и начинает материть всё и всех подряд. Энергично жестикулируя, вновь прибывший товарищ мечется по хате в поисках достойного слушателя.  Когда я поднялся со своей шконки, спросонок не очень понимая, что происходит, он, естественно, бросился ко мне и, брызгая слюной, начал объяснять, какие козлы управляют этой страной и какие у них козлячьи законы.

За два года, проведённых в гостеприимном зиндане, мне не раз приходилось выслушивать подобные высказывания от вновь прибывших сидельцев – дело привычное. Я делаю ему знак, чтобы он успокоился. «Михалыч», - говорю я, протягивая руку для знакомства. «Тахир-чечени», - отвечает он рукопожатием своей мозолистой руки. Немного успокоившись, Тахир поведал мне историю, которая с ним приключилась. Вернее сказать, свою версию этой истории. Потому что позже до меня дошла информация об этом из других источников. Какая из них более правдивая – судить не берусь. Но, познакомившись с нашим новым товарищем поближе, я склонен предполагать, что его версия, мягко говоря, далека от истины.

Версия Палыча. Почему Палыча? Потому что со временем выяснилось, что никакой он не Тахир (в переводе – чистый) из Чечни, а Анатолий Павлович из Татарстана. К чеченскому народонаселению Палыч имел примерно такое же отношение, как я к татарскому. Может быть, когда-то по моей родословной и прошёлся татарин (триста лет всё-таки плотно сосуществовали), но не более того. Правда, Палыч по молодости проживал в казахском посёлке, где жили переселенцы из Чечни и даже находился какое-то время в гражданском браке с чеченкой. Вот и вся его связь с гордым и непреступным (иногда слишком гордым) кавказским народом.

А представлялся он всем «Тахиром-чечени» по той причине, что на Ближнем Востоке, в 90-е годы, когда на территории Чечни шли военные действия, большинство народонаселения, включая правителей и богатеньких шейхов, сочувствовали многострадальному чеченскому народу, принимали у себя беженцев, поддерживали материально. Но когда некоторые беженцы стали беспредельничать в этих странах, нарушать законы, заниматься рэкетом, а выделенные средства запускать в наркотрафик, - отношение к ним  принимающей стороны резко изменилось.

В начале 2000-х, когда Палыч попал в те края с целью - поправить своё финансовое положение, гостеприимные хозяева относились к таким визитёрам с большой опаской. Другими словами, приехал Палыч к шапочному разбору. Но главной целью его поездки, которую финансировали братцы-чеченцы (его землячки), была закупка по выгодным ценам какого-то электронного оборудования. Нотбуков или раций, точно сказать не могу – забыл. Да это и не имеет большого значения. На закупку аппаратуры была выделена приличная сумма денежных средств.

По версии Палыча, автомобиль, взятый им напрокат, в котором находились все деньги, телефон и документы, угнали какие-то злодеи в момент, когда он отошёл по малой нужде. И остался бедолага -  в чужой стране без связи, средств существования, документов и какой-либо поддержки со стороны. По другой версии, процесс покупки оборудования неоправданно затянулся и заказчики послали к Палычу гонца для выяснения обстоятельств. Гонец выяснил, что деньги, выделенные на покупку товара, Палыч потратил на какие-то свои нужды. Должно быть, малость увлёкся чем-то. Он вообще сильно увлекающаяся личность – если чего задумал, то по сторонам уже не смотрит, а целеустремлённо идёт к намеченной цели.

Поняв, что денег нет и не будет, землячки отобрали у Палыча автомобиль, взятый в аренду на его документы, и переправили (по поддельному инвойсу) в Россию. В те времена наши лихие ребята частенько использовали такую практику – не одна тысяча подобных автомобилей колесит по нашим дорогам. Поэтому прокатчики автомобилей относились к русским туристам с большой опаской, старались дорогих новых автомобилей им не давать. Но и категорически отказывать они не имели права. К тому же все прокатные машины должны быть застрахованы. Но разбирательства с полицией и страховыми компаниями требовали массу времени. Заниматься этим никому не хотелось.

Стоимость конфискованного братцами-чеченами автомобиля покрывала сумму бездарно потраченную Палычем, поэтому землячки оставили бедолагу в покое, а Палыч, выждав оговоренное время, необходимое для отправки авто через границу, пошёл заявлять в полицию об угоне. Виза у нашего героя, на тот момент, была уже давно просрочена и его сразу же поместили в предвариловку для выяснения всех обстоятельств дела. Владелец автомобиля подал иск на сумму 25 000 дирхам и суд удовлетворил его претензии, присудив ответчику выплатить сумму иска, плюс судебные издержки.  После вынесения судом приговора, Палыч и попал в нашу хату в таких растрепанных чувствах.

Думается мне, что вторая версия более правдоподобна, потому что, познакомившись с новым сидельцем поближе и увидев, как бережно он относится к своим вещам, я понял, что вряд ли этот человек способен хранить всё имущество, вместе с крупной суммой денег, в машине и оставить её без присмотра. Как бы то ни было, коль скоро нас свела судьба, надо было попытаться помочь ему поменять своё отношение к происходящему, тем самым изменить ситуацию в лучшую сторону. Потому как денег у Палыча не было, а помогать ему материально никто не собирался. Мы освободили для него нижнюю шконку, которую занимал, готовившийся к освобождению молодой бродяга таджикской наружности, и работа началась. 

Агрессия из Палыча выплёскивалась через край. Все вокруг были виноваты в его бедах, естественно, кроме него самого. Он по любому поводу и без повода набрасывался на других сидельцев и со словами: «Я тебе покажу, кто здесь чеченец!» Мне постоянно приходилось их разнимать. Эти его нападки, вызывали у окружающих только улыбку, потому что выглядело всё очень комично. Представьте себе Юрия Никулина на арене цирка, только вместо традиционной шляпы – лысеющая голова. Фигура, походка, жесты – точная копия Палыча. Особенно, если смотреть сзади. Плюс к этому, когда он возмущался, а это поначалу происходило довольно часто, мутные глаза его разъезжались в разные стороны. Выглядело это очень забавно и вызывало смех, что ещё больше раззадоривало нашего героя.

Как ответная реакция на его огромный уровень внутренней агрессии, у Палыча в левой почке давно уже сидели коралловые камни, которые не давали ему спокойно жить. Стоило бедолаге проявить агрессию против окружающих, - через какое-то время случался приступ, сопровождающийся сильнейшими болями. На воле, Палыч всегда имел при себе обезболивающие препараты и шприцы. Как только случался приступ, он делал сам себе укол и через несколько минут боль утихала.

За решёткой такой возможности не было, поэтому первое время пребывания в нашей хате у Палыча чуть ли не каждую ночь (обычно это происходило по ночам) случался приступ. Он лез на стенку от боли, кричал, колотил что было сил в дверь, требуя и умоляя оказать ему помощь. Но вертухаи в таких случаях торопиться не любили и забирали его для отправки в гоститаль минут через сорок с момента начала приступа. После чего мы могли спокойно заснуть. В госпитале несчастного обкалывали обезболивающими, действия которых хватало на пару дней – потом всё вышеперечисленное повторялось.

Сокамерники уже начали возмущаться и ставить вопрос о выселении Палыча из нашей хаты – уж больно много неудобств он приносил своим присутствием, но мне удалось их успокоить, уверяя, что в ближайшее время всё изменится к лучшему – были такие предчувствия. И, как говорилось в мультфильме советских времён: «Предчувствия его не обманули».  Палыч у нас находился уже больше месяца и каждый день мы с ним, во время длительных прогулок, за играми в нарды или шахматы, вели задушевные беседы на тему смысла жизни, отношения к окружающему миру и его обитателям.

Я делился с ним своим виденьем ситуации, в которую он попал, причин, создавших эту ситуацию и вариантов выхода из неё. Рассказывал о своём опыте работы над ошибками на фоне строгого поста. Приводил примеры других соотечественников, которые, прислушавшись к моим добрым советам, поменяли своё мировоззрение и, как следствие, досрочно освободились.

Как и в подавляющем большинстве случаев, первое время я слышал в ответ примерно следующее: «Чё ты гонишь? Я старше тебя и видел в жизни побольше… Ты ещё молод меня учить… Я конченый материалист и меня тебе не сбить с пути истинного своим словоблудием…»  На что я ему отвечал: «Два года – не такая уж большая разница в возрасте, к тому же, если я начну тебе рассказывать о своём жизненном пути – ты потом спать плохо будешь. И дело совсем не в возрасте, а в другом понимании явлений, происходящих вокруг нас, которое, Слава Всевышнему, я получил после своего второго рождения.»

Так шла неделя за неделей. После категорического отрицания всех моих доводов в начале, последовало снисходительное принятие некоторых из них. «Да слышал я о лечебном голодании и сам, было дело, три недели сидел на одной воде. Запросто могу и шесть недель обходиться без еды», - заявлял мне Палыч через некоторое время. «Так давай начнём менять отношение к этому миру на фоне строгого поста, - говорю я ему, - для этого нам и создали Свыше подходящие условия: работать - не надо; разбудят, спать уложат; от бытовой суеты отгорожены высокой стеной и колючкой. Любо-дорого! Только успевай наводить порядок в душе, голове и теле. Болячки твои пройдут (кроме камней, у него много ещё было проблем со здоровьем, как и у меня пару лет назад), камни рассосутся…»

Палыч сопротивлялся уже не так активно: «Как они рассосутся!?!  Мне на прошлой неделе в госпитале сделали снимок, а на нём левую почку целиком занимает большой коралловый камень. Врачи сказали, что если бы камень был обычный, то его можно раздробить и вывести из почки. С коралловым камнем – это невозможно. Только операция по удалению почки. Уже назначен день операции». На что я ему отвечаю: «Палыч! Все болячки даются Свыше, как напоминание о каких-то наших нарушениях Высших законов. Тебе, твои камни – за твой говённый характер и большую внутреннюю агрессию. Если ты начнёшь менять своё отношение к окружающему миру, выдавливать из себя по капле агрессию, признавать свои ошибки, то напоминания уже будут не нужны и болячки постепенно начнут тебя покидать. На фоне строгого поста, этот процесс проходит намного эффективнее. А камни, как они образовывались на молекулярном уровне, так и будут исчезать. Вот увидишь, если ты с завтрашнего дня начнёшь эту работу, то в день, назначенный для операции, в ней отпадёт необходимость».

Должно быть, мои  аргументы показались Палычу убедительными и он без всякой подготовки (3,7,10 и т.д. дней) на следующий же день пошёл на сорокадневное воздержание от всякой пищи – только одна вода. Забегая вперёд, должен заметить, что благодаря природной упёртости он отстоял не сорок, а сорок два дня строгого поста. Во время длительных прогулок мы с ним продолжали дискуссии на жизненно важные темы. Изучали Священные писания и другую достойную литературу. Результат не заставил себя долго ждать. Уровень внутренней агрессии Палыча уменьшался на глазах и, как следствие, приступы прекратились, характер становился мягче день ото дня, отношение с окружающими наладились.

Чтобы время поста проходило более плодотворно и не так мучительно, я предложил Палычу заняться народным творчеством. Ведь известно, что монотонный труд, также как и монотонная ходьба, молитва, медитация, общение с природой, водные процедуры, упражнялки - способствует отключению нашего сознание, возможности которого крайне ограничены и подключению к подсознанию (информационному полю), возможности которого – безграничны. Во время этого подключения, хотим мы того или нет, к нам поступает нужная информация, ответы на вопросы, которые мы не можем найти на уровне нашего сознания. Главное, правильно понять и принять эти подсказки.

Я предложил Палычу (на выбор) заняться изготовлением зариков, ложек, лепкой шахмат или фигурок (типа нэцкэ), разрисовывать поля для нард и других игр. Хотя он рисовал и лепил неплохо и вообще был мужичок рукастый (краснодеревщик, всё-таки), с творческой жилкой – все мои предложения были отвергнуты. Как всегда, Палыч должен был отличаться от других и быть оригинальным. Ничего в этом плохого я не видел, честно сказать, сам не люблю быть представителем серой безликой массы (см. вступление к главе «ГОСТЕПРИИМНЫЙ ЗИНДАН»).

Тахирка (так я его звал, когда мы были наедине) предложил свой вариант: «В студенческие годы, когда я жил в общаге, однажды решил сам себе связать шерстяные носки. Так как денег на их покупку не было, а проживал я тогда в Сибири, где морозы иногда зашкаливали за минус пятьдесят градусов. Взял старый свитерок, распустил его, сделал из проволоки крючок и спицы и начал пробовать вязание и тем, и другим. Как говорится: «Не боги горшки обжигают». Вязать крючком мне понравилось больше, чем спицами, и результат был намного лучше. Конечно не с первой попытки, но, может быть, с четвёртой или пятой, я связал себе очень качественные носки, которые с удовольствием носил не один год. Однокашники, узнав о том, что я умею вязать, стали мне давать заказы на подобную продукцию для себя, друзей и близких: кому носки; кому варежки; кому безрукавочку-душегрейку. С каждым новым изделием, качество становилось всё лучше и лучше. Заказчики благодарили, кто, чем мог и зажил я тогда безбедно. Бывало и в аудитории - сидел на задней парте, слушал лекцию и вязал кому-нибудь носки. Хоть давно это было, но вспомнить, как я это делал, думаю,  смогу».

Я ему говорю: «Вспомнить-то – это полдела. А из чего, чем и что ты здесь будешь вязать – вот вопрос? Проволоки, из которой можно сделать крючок, здесь нет, да и морозов – тоже…»  Но информация к размышлению была получена, мы начали думать в этом направлении – что, чем и из чего можно вязать в наших условиях, чтобы это ещё и пользовалось спросом. За несколько дней до этого у меня упёрли мочалку, когда я её повесил сушиться. Мне вспомнилось, что на московских рынках продавались разноцветные мочалки с ручками, связанные из прочной капроновой упаковочной тесьмы. Но где взять эту тесьму?

Тем временем Палыч, с видом заговорщика, взял старую зубную щётку и, при помощи хорошо отточенного ножа и бетонного пола, сконстролил из неё крючок, который получился не хуже магазинного. Два вопроса – что вязать и чем – были решены. Оставалось найти сырьё для будущих изделий. Я обратил внимание на разноцветные мешки из плотного пластика, в которых приносили передачки во время свиданок и подкинул Палычу идейку: «А что если из этих мешков нарезать нити и из них вязать мочалки».  Палыч включил инженерную мысль (с этим у него было – всё в порядке) и начались эксперименты.

Разными способами мы пробовали делать заготовку ниток и, благодаря изобретательности Палыча, остановились на следующем варианте. Берешь несколько пакетов, одинакового цвета,  фактуры и размеров, скручиваешь их в плотный рулон, после чего аккуратно нарезаешь, как колбасу, ломтями, толщиной примерно пять миллиметров. Потом разматываешь эти ломти и получаются кольца в ширину пакета. Эти кольца соединяешь между собой, пропуская одно в другое, и сматываешь в клубок. Сырьё для изготовления мочалок, как позже оказалось (опять же благодаря изобретательности Палыча), не только мочалок – было готово.

Первое изделие, по моему заказу, Палыч связал из материала черного цвета. Получилась очень даже приличная мочалочка, которая во время банно-прачечных процедур, образно говоря, продирала до костей. Начали поступать заказы на подобные изделия от других сидельцев. Палыч экспериментировал с конструкцией и формой мочалок, стал делать их разноцветными. Заказов поступало всё больше и больше, но когда все нуждающиеся были обеспечены мочалками, заказы прекратились. Мы начали думать - что ещё можно сделать при помощи этой технологии?   И придумали – сувенирные сумочки.

Начиная с сумок простой конструкции, Палыч дошёл до изготовления детских рюкзачков, с карманами. Они получались яркими, с хорошо подобранной цветовой гаммой, различных форм и размеров. От заказчиков не было отбоя. Они сами тащили к нам разноцветные пакеты, а Палыч сортировал их по цвету, размеру и фактуре. У него под шконкой целый склад был этого добра. Заготовив сырьё, исходя из его количества, Палыч разрабатывал дизайн и форму будущих изделий. Я помогал ему делать эскизы к его шедеврам. Нужно заметить, что в период этого производства, шмонов у нас было намного меньше. Дело в том, что администрация, через своих шнырей, не один раз заказывала нам сувенирную продукцию. 

Между тем сорокадневный пост Палыча подходил к концу. Он менялся и молодел на глазах. Появился здоровый блеск в глазах, жажда жизни и энергия, которой раньше не наблюдалось. Пятидесятилетний Палыч, во время ежедневных разминок и упражнялок, давал фору любому двадцатилетнему. Он легко отжимался на брусьях тридцать раз и делал при этом несколько подходов. Растяжки он довёл до такой степени, что запросто садился на шпагат. Другими словами, Палыча было не узнать. Это был совершенно другой человек, в сравнении с тем, что пришёл к нам три месяца назад. Он во всех отношениях помолодел лет на пятнадцать.

Подошёл день операции, назначенный двумя месяцами ранее, который откладывался по неизвестным причинам несколько раз (думается мне – это промысел Божий). Палыча вызвали после утренней поверки и повезли в госпиталь. Он взял с собой умные книжки, рассчитывая задержаться там надолго,  и мы распрощались, пожелав ему удачи. При этом у меня было предчувствие и большая надежда на то, что операции не будет, так как камней в почке уже быть не должно. Конечно, на сто процентов я не мог этого гарантировать, но верил, что наши труды не могли пройти бесследно.

Приближалось время обеда. Обычно в эту пору привозили из госпиталя тех, кто туда ездил на обследования или какие-то процедуры. Нам уже принесли пайку и мы занялись кишкоманством, как вдруг дверь открывается и в хату заходит Палыч. Вид у него был такой, как будто он встретился с инопланетянином и тот поведал ему какую-то страшную тайну, от которой зависит судьба всего человечества.

Выведя Палыча из оцепенения, я спросил у него в чём, собственно говоря, дело, почему он такой загадочный, если не сказать большего. Малость придя в себя, Палыч воскликнул радостно: «Михалыч! Я – твой навеки! Всё, что ты предсказывал – сбылось! Привезли меня в госпиталь. Врачи, перед тем, как принять на операцию, решили сделать контрольный снимок. Сделали... Снимок показал, что почки совершенно чистые – даже песка нет не то, чтобы камней! Они смотрят на первый снимок, где колосятся коралловые камни и ничего не могут понять – куда они подевались? Делают снимок ещё раз – опять пусто… Говорят: «Извините, мы в прошлый раз наверно перепутали снимки…» Восторженное состояние моего подопечного тут же передалось и мне, и окружающим.

На радостях мы с Палычем нарубили целый таз фруктового салата, так как он второй день постепенно выходил из 42-дневного марафона по воздержанию от пищи. Более серьёзные харчи потреблять ему пока было не желательно. Другие сидельцы-соотечественники набрали в ларьке всяческих ништяков и мы  устроили пир на весь мир – отмечали второе рождение Палыча. Он действительно буквально заново родился. Те, кто видел каким пришёл к нам этот агрессор, были поражены переменам, произошедшим с ним за три  месяца. Это было ещё одно подтверждение моим наблюдениям, чему я был несказанно рад.

Теперь Палыч стал новым наглядным примером того, что делает серьёзная работа на уровне духовном, при условии, что она проводится на фоне строгого поста. Если не считать меня самого,  Дервиша, которому с моей помощью удалось избавиться от диабета и ещё нескольких освободившихся соотечественников, прочувствовавших на себе всю пользу лечебного голодания. Мне всё-таки больше нравится формулировка – работа над ошибками (искреннее раскаяние) на фоне строгого поста.

Исходя из своего опыта и наблюдений за подопечными, я предупредил Палыча об опасности рецидива: «Тахирка, теперь, когда видны реальные результаты нашей работы, ты поверил тому, о чем я тебе говорил пару месяцев назад?» Услышав утвердительный ответ, я продолжал: «Сейчас очень важно не допустить рецидивов, ни в образе жизни, ни в образе мышления. Если ты опять начнёшь проявлять агрессию к окружающему миру и его обитателям, то болячки начнут возвращаться». Я видел, что в тот момент, Палыч искренне не желал возвращаться к прошлой жизни.

Мы продолжали с новым единомышленником работу над собой (процесс этот – бесконечен): совершали длительные прогулки, во время которых обменивались информацией и мнениями на этот счёт; занимались народным творчеством; проводили профилактические дни очистки – пару дней в неделю (иногда прихватывали и больше) сидели на одной воде. Редкий день проходил у нас без утренних упражнялок, а через день, по вечерам, и силовых упражнений с самодельными снарядами.  Словом, поддерживали форму и времени зря не теряли, - его нам катастрофически не хватало.

Палыча беспокоил вопрос – иде взять денех на своё освобождение? Он уже года полтора находился за решеткой, а перспектив освобождения не просматривалось. Я, как мог, успокаивал коллегу по несчастью: «Не грусти, безвыходных ситуаций не бывает. Всё пройдёт – пройдёт и это. Ты взял правильное направление работы над собой – для этого, собственно говоря, нас с тобой сюда и определили -  теперь главное не сойти с выбранного пути. Свыше проверяют серьёзность наших намерений и как только убедятся в том, что выбор наш сделан не случайно, не в угоду сиюминутной выгоде – придёт помощь и в мирских делах. Как показывает практика, помощь эта приходит совершенно с неожиданной стороны». Я привёл ему пример чудесного (с точки зрения логики земной) освобождения Андрея из Литвы. Были и другие подобные примеры.

Приближался Священный, для мусульман всего мира, месяц Рамадан, во время которого всегда объявлялась амнистия, а общественные организации, мусульманские – в том числе, собирали пожертвования для закрытия финансовых дел, попавших в затруднительную ситуацию, единоверцев. Тахир-чечени считался мусульманином, хотя, им не являлся. И вот, в преддверии Рамадана, вдруг, ни с того, ни с сего, Палыча вызывают в администрацию нашего заведения. Он пошёл туда в полных непонятках и вернулся минут через сорок весь сияющий и счастливый. На мой вопросительный взгляд Палыч радостно ответил: «Михалыч, ты опять оказался прав! Сейчас я встречался с представителями мусульманской общины, которая хочет помочь мне в освобождении! Им нужно несколько месяцев для того, чтобы собрать деньги, необходимые для погашения моей исковой суммы! Поздравь меня, Михалыч!»

Мы обнялись,  я поздравил Палыча с радостной новостью и, как водится, по русской традиции, обмыли это дело ништяками из ларька, который как раз подъехал к решётчатым воротам главного входа. «Теперь очень важно, - говорю я Палычу во время застолья, - чтобы ты не расслаблялся и не прекращал работу над собой, а то освобождение может затянуться на неопределённый срок». И я недвусмысленно кивнул в сторону Николы Питерского, у которого рецидивы случались не раз, в связи с чем и освобождение откладывалось.

Палыч пришёл в нашу хату примерно на год раньше Николы и около года они, с переменным успехом, бок о бок боролись со своими недостатками, при моём непосредственном участии. У них даже было, своего рода, негласное соревнование. У Палыча получалось это лучше и, как следствие, его освобождение наступило раньше. Пока оформлялся аутпас (документ для выезда из страны, заменяющий паспорт) – это обычно занимает месяца полтора, благодетели Палыча собрали нужную сумму на закрытие дела и оформили все необходимые документы в суде, приобрели билет на самолёт до Москвы и снабдили подопечного деньгами на первое время.   

Расставались мы с Палычем , как близкие родственники, со слезами на глазах. Он торжественно обещал заехать ко мне домой, передать приветы, письма и сувениры. Одно обстоятельство печалило Палыча – он не успел доделать сумочку, предназначенную для моей младшей дочери. Остальным сделал, а последнюю – не успел. Я его успокаивал: «Ничего, как закончишь – перешлёшь по почте». Но надо знать Палыча… Он в самолёте пять часов занимался вязанием. Потом в аэропорту сидел целый день, продолжал начатое дело. И только, когда закончил работу, позвонил ко мне домой и договорился о времени своего визита.

Долгое время у нас с Палычем не было контактов. Я не знал где он и чем живёт. Но однажды, в конце 2006 года, мне позвонила из Туапсе его гражданская жена, с которой он прожил несколько лет, и сообщила, что Палыч находится под следствием, что его подставили и обвиняют в том, чего он не совершал. Мне удалось связаться с Палычем и выяснить все обстоятельства дела. Мы пытались ему помочь, но, к сожалению, не смогли – ему припаяли срок. Я понял, что у Палыча наступил очередной этап глубокой чистки личной и семейной кармы, который нужно достойно пережить. Держится он молодцом, не смотря на преклонный возраст. Но, как говорят в таких случаях, - это совсем другая история. Бог даст, я расскажу о ней (после её завершения).